Твоим строкам гореть сквозь тёмные века,
И песням долететь по белу свету.
Становится легка душа проводника, и солнце к лету.
Из всех сердец - одно, из месяцев - февраль.
В игольное ушко укрылась нитка.
Нас тянет в города, где на болотах сумрачно и зыбко.
Стоит маяк, тревожно глядя в даль.
Я весь перед тобой, я ничего не скрыл.
Я сделал так, что небу стало жарко.
Все письма разорвал, все имена забыл - и мне не жалко.
Я весь перед тобой, я ничего не скрыл.
На маковых полях - дурман и благодать,
А в городах так просто потеряться,
Повиснуть на ремнях в разбитых "Жигулях" и целоваться.
Повиснуть на ремнях и целовать...
Я весь перед тобой, я ничего не скрыл.
Я сделал так, что небу стало жарко.
Все письма разорвал, все имена забыл - и мне не жалко.
Я весь перед тобой, я ничего не скрыл.
Ничего не скрыл.
[4 x]
И песням долететь по белу свету.
Становится легка душа проводника, и солнце к лету.
Из всех сердец - одно, из месяцев - февраль.
В игольное ушко укрылась нитка.
Нас тянет в города, где на болотах сумрачно и зыбко.
Стоит маяк, тревожно глядя в даль.
Я весь перед тобой, я ничего не скрыл.
Я сделал так, что небу стало жарко.
Все письма разорвал, все имена забыл - и мне не жалко.
Я весь перед тобой, я ничего не скрыл.
На маковых полях - дурман и благодать,
А в городах так просто потеряться,
Повиснуть на ремнях в разбитых "Жигулях" и целоваться.
Повиснуть на ремнях и целовать...
Я весь перед тобой, я ничего не скрыл.
Я сделал так, что небу стало жарко.
Все письма разорвал, все имена забыл - и мне не жалко.
Я весь перед тобой, я ничего не скрыл.
Ничего не скрыл.
[4 x]