Вы так горды и спокойны, так грациозно надменны,
Вас не пугают ни войны, ни человечьи измены.
Я знаю Ваш каждый дюйм, но Вас коснуться не смею.
Когда Вы танцуете, я деревенею...
Моя беда - быть серьезным, моя тюрьма - быть при всех,
Моя чума - слышать Ваш убегающий смех.
Ваш уплывающий парус мне скажет: "Все это зря!"
И я реву как безумный на свои якоря.
Дарья, Дарья, где твои море у ног,
Кофе в постель, ACID в ушах.
Дарья, Дарья, я молчал, сколько мог,
Но я влюблен в тот хрусталь, что в твоих волосах...
Как полагается ведьмам, Вы движетесь голой,
Лаская землю своими босыми ногами.
А я съедаю Вас взглядом, не помня про стыд,
Поскольку не смею Вас прикоснуться руками.
Кого-то время излечит и разум спасет.
Он сменит тему, пространство, волну, широту.
Меня молчанье калечит, и пусть мой ум отдохнет.
Мне проще в этом безумье сотрясать пустоту.
Дарья, Дарья, где твои песни про боль,
Сказки о силе, ярость и стыд.
Дарья, Дарья, тот, что сегодня с тобой,
Ценит ли он то, что не блестит...
Вас не пугают ни войны, ни человечьи измены.
Я знаю Ваш каждый дюйм, но Вас коснуться не смею.
Когда Вы танцуете, я деревенею...
Моя беда - быть серьезным, моя тюрьма - быть при всех,
Моя чума - слышать Ваш убегающий смех.
Ваш уплывающий парус мне скажет: "Все это зря!"
И я реву как безумный на свои якоря.
Дарья, Дарья, где твои море у ног,
Кофе в постель, ACID в ушах.
Дарья, Дарья, я молчал, сколько мог,
Но я влюблен в тот хрусталь, что в твоих волосах...
Как полагается ведьмам, Вы движетесь голой,
Лаская землю своими босыми ногами.
А я съедаю Вас взглядом, не помня про стыд,
Поскольку не смею Вас прикоснуться руками.
Кого-то время излечит и разум спасет.
Он сменит тему, пространство, волну, широту.
Меня молчанье калечит, и пусть мой ум отдохнет.
Мне проще в этом безумье сотрясать пустоту.
Дарья, Дарья, где твои песни про боль,
Сказки о силе, ярость и стыд.
Дарья, Дарья, тот, что сегодня с тобой,
Ценит ли он то, что не блестит...