Он приехал. Захотелось на минуту заглянуть:
Все ли так, как, уезжая, он оставил здесь когда-то?
Чтобы в этом убедиться и крест-накрест зачеркнуть,
Чтобы больше не считать себя хоть в чем-то виноватым.
Занавесочки на окнах слишком бледные на вид.
Кто-то сирый и безродный в этом доме проживает.
У окошка в черном платье чья-то женщина стоит
И другую - Боже, где она теперь? - напоминает.
Папиросы, будто вымокли, дымятся без огня,
Взять бы тачку да с бутылкой завалиться в гости к другу!
Что ж ты, улица, не вспомнила бездомного меня!
Из-под ног сорвался белый голубь и нырнул во вьюгу.
И повисли два аккорда между небом и землей,
Тот же голос хрипловатый, надрывающийся, нервный,
Он кружится над Арбатом и над Яузой-рекой,
Утешает: ты не первый, кто уехал, ты не первый.
Здесь тоска. И нету денег. А на ужин ломтик хлеба.
Безысходность, а за нею - только музыка и лето.
Ну, а летом - только ивы над водою, только небо,
А на ужин - пожелтевшая вчерашняя газета.
Но когда все это вспомнишь на другом конце планеты,
Сам себя не понимаешь, отчего печаль такая...
И летит московский голубь ослепительного цвета
И крылом пустыню неба на две части разрезает.
Он приехал...
Все ли так, как, уезжая, он оставил здесь когда-то?
Чтобы в этом убедиться и крест-накрест зачеркнуть,
Чтобы больше не считать себя хоть в чем-то виноватым.
Занавесочки на окнах слишком бледные на вид.
Кто-то сирый и безродный в этом доме проживает.
У окошка в черном платье чья-то женщина стоит
И другую - Боже, где она теперь? - напоминает.
Папиросы, будто вымокли, дымятся без огня,
Взять бы тачку да с бутылкой завалиться в гости к другу!
Что ж ты, улица, не вспомнила бездомного меня!
Из-под ног сорвался белый голубь и нырнул во вьюгу.
И повисли два аккорда между небом и землей,
Тот же голос хрипловатый, надрывающийся, нервный,
Он кружится над Арбатом и над Яузой-рекой,
Утешает: ты не первый, кто уехал, ты не первый.
Здесь тоска. И нету денег. А на ужин ломтик хлеба.
Безысходность, а за нею - только музыка и лето.
Ну, а летом - только ивы над водою, только небо,
А на ужин - пожелтевшая вчерашняя газета.
Но когда все это вспомнишь на другом конце планеты,
Сам себя не понимаешь, отчего печаль такая...
И летит московский голубь ослепительного цвета
И крылом пустыню неба на две части разрезает.
Он приехал...